Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]
— Надо поспрашивать их, а то как бы не ошибиться, — сказала Глафира Семеновна и, обратясь к сторожу, спросила: — Ин Берлин, ви филь ур?
— Noch eine halbe Stunde, — отвечал тот.
— Что он говорит? — задал вопрос Николай Иванович.
— Да бог его знает что… Что-то непонятное.
— Так ты переспроси.
— Ин Берлин? Эйн ур?
— Ja, ja, Madame, um eins…
— В час, верно.
Таким же манером был спрошен второй сторож, третий, четвертый и пятый. Ответы были одинаковые. Каждому сторожу Николай Иванович совал в руку по десятипфенниговой монете, говоря: «Немензи и тринкензи». Сторожа благодарили словом «данке» и удивленно смотрели на щедрых русских.
— Теперь уже верно. Все в один голос говорят, что в час, — проговорил Николай Иванович, тяжело вздохнув.
Ровно в час к платформе подошел поезд и выпустил пассажиров. Супруги ринулись к вагонам и вскочили в первое попавшееся купе. Там уже сидели два немца — один тощий, другой толстый.
— Хер… Бите… — обратился к ним Николай Иванович. — Вас ист дас? Берлин?
— О, ja… Man kann auch nach Berlin fahren, — дал ответ толстяк.
— Берлин? Слава тебе господи!
Заглянул в вагон кондуктор и спросил билеты. Посмотрев на билеты супругов, он сказал: — In Dirschau müssen Sie umsteigen.
— Глаша! Что он сказал?
— Пес его знает что, — отвечала жена и задала вопрос кондуктору: — Берлин?
— Ja, ja… Aber in Dirschau werden Sie umsteigen, — повторил кондуктор. — Этот поезд от Диршау пойдет на Данциг, а в Диршау вы сядете в другой поезд, который пойдет в Берлин, — прибавил он также по-немецки, но супруги из всего этого поняли только слово «Берлин».
— Не ошиблись: Берлин, — кивнул жене Николай Иванович.
Свисток, отклики на паровозе — и поезд помчался.
— Любопытно бы было знать, в котором часу мы будем завтра в Берлине? — говорила Глафира Семеновна мужу.
— А ты поднатужься, да и спроси вот у этого толстенького немца. У него лицо основательное.
Глафира Семеновна сообразила, беззвучно пошевелила несколько раз губами и спросила:
— Берлин ви филь ур?
— Ganz genau, Madame, kann ich nicht sagen. Am Morgen werden Sie in Berlin sein.
— Что он, Глаша, говорит?
Глафира Семеновна, понявшая только слово «морген» и переведшая его по-русски словом «завтра», отвечала:
— Говорит, что завтра, а про час ничего не сказал. Что завтра-то, так мы и сами знаем.
— Так ты переспроси. Или постой, я переспрошу. Берлин ви филь ур?
Немец развел руками:
— Um wie viel Uhr, das weiss ich nicht, aber ich weiss nur, dass am Morgen früh…
— Тьфу, пропасть! Опять — завтра.
На следующей станции тот же вопрос был предложен кондуктору. Кондуктор отвечал по-немецки:
— Я езжу до Данцига. Это другая ветка. Про Берлин не могу сказать, — и опять прибавил слово «морген», то есть «утром», но супруги опять-таки перевели это слово словом «завтра».
— Снова завтра! А когда завтра: днем, вечером или ночью? Вот народ-то! Кондуктор едет при поезде, а не знает, в котором часу на место приедет. Глаша, спроси ты его, по крайней мере ночью или днем.
— Как я спрошу, ежели я не умею?
— Неужто ты не знаешь, как по-немецки ночь и день? Ведь эти слова комнатные.
— Ночь — нахт, день — таг?
— Так вот и сади. Или я сам… Кондуктор, Берлин — нахт или таг?
— Am Morgen früh, mein Herr.
— Фу-ты, чтоб тебе провалиться, немецкая анафема!
Николай Иванович обозлился и продолжал ругаться.
— Коля! — остановила его жена.
— Что такое, Коля! Дай отругаться-то, дай душу отвести!
И опять помчался поезд, останавливаясь на минуту и на две на станциях. В вагон заглядывали кондукторы, простригали, отрывали клочки и билеты из книжки прямого сообщения и всякий раз предупреждали, что в Диршау придется пересесть в другой поезд, твердя: «In Dirschau müssen Sie umsteigen». Супруги затвердили уже слова «Диршау» и «умштайген», но все-таки не могли понять, что они обозначают.
— Черт его знает, что он такое говорит: «Дырша да умштайген!» — разводил всякий раз руками Николай Иванович и с досады плевал.
— Не горячись, не горячись. Ведь уже все в один голос говорят, что едем мы в берлинском вагоне и в Берлин, стало быть, горячиться тут нечего. Пускай их, что хотят говорят. Только бы благополучно доехать, — останавливала его Глафира Семеновна, стараясь успокоить.
Супруг наконец успокоился и начал дремать.
Странный Берлин
Через несколько минут поезд остановился. Застучали железные молотки о чугунные колеса вагонов, засуетились кондукторы, распахивая дверцы купе. Слышались возгласы: «Dirschau! Dirschau! Drei Minuten…»
Глафира Семеновна спокойно сидела около открытой двери купе и смотрела на платформу, по которой сновали носильщики с багажом, катились тележки с ящиками и тюками, суетилась публика, размахивая руками с зонтиками, баульчиками, связкой пледа. Николай Иванович спал, похрапывая самым аппетитным образом.
Вдруг к их купе подбежал кондуктор, несколько минут тому назад ревизовавший их билеты, и поспешно воскликнул, обращаясь к Глафире Семеновне:
— Madame, was sitzen Sie denn? Sie reisen nach Berlin, also hier müssen Sie umsteigen! Das ist schon Dirschau.
Глафира Семеновна ничего не поняла и, не шевелясь, смотрела во все глаза.
— Dirschau! Müssen umsteigen! — повторил кондуктор и сделал жест, приглашающий ее выйти из вагона. — Schnel ler! Schneller! Umsonst werden Sie nach Danzig fahren.
— Коля! Да проснись же! Смотри, что он говорит! — засуетилась Глафира Семеновна, расталкивая мужа.
Тот проснулся и потягивался. Кондуктор кричал: «Schnell, schnell!» — и показывал, что надо выходить из вагона.
— Коля! Да прочухайся же! Он машет и показывает, чтобы мы выходили из вагона, — продолжала Глафира Семеновна. — Поломалось что-нибудь, что ли?
— Да почему же я-то знаю! — зевал Николай Иванович во всю ширину рта. — Спроси. Ведь ты все-таки лучше меня знаешь немецкий язык.
— Вир ин Берлин, — сказала кондуктору Глафира Семеновна.
— Ja, ja. Nach Berlin. Also hier müssen Sie umsteigen und weiter fahren. Gott im Himmel! Was tun Sie denn? Es bleibt nur eine Halbe Minute. Weg von Waggon.
И опять жест, приглашающий выйти из вагона. Николая Ивановича кондуктор даже схватил за руку и потянул к двери.
— Черт его знает, куда он меня тащит? — упирался тот. — Приехали, что ли? Хер кондуктор, Берлин?
— Ja, ja… Berlin… Schneller! Schneller!
— Глаша! Вообрази, в Берлин приехали! Вот так штука! — восклицал Николай Иванович, вытянутый уже кондуктором на платформу.
— Да что ты?
— Schneller, schneller, Madame! Um Gottes willen, schneller.
— Выходи скорей! Вот неожиданность-то! Думали, что завтра приедем в Берлин, а приехали ночью.
Выскочила из вагона и Глафира Семеновна, но все еще не верила и спрашивала кондуктора:
— Берлин? Берлин?
— Да, да… Отсюда вы должны ехать. Поезд вам укажут, — отвечал тот по-немецки.
Николай Иванович совал ему в руку два «немецких гривенника» и говорил:
— Данке, очень данке… Спасибо, что предупредили.
Кондуктор захлопнул дверцы купе. Раздался свисток, и поезд помчался.
— Вот неожиданность-то! Приехали, в Берлин приехали! — бормотал Николай Иванович на платформе. — Как же немцы-то нам все твердили, что морген, морген, то есть завтра.
— Да ведь уж оно завтра и есть. Ведь говорили-то нам вчера. Ежели по часам судить, то теперь уж завтра, потому утро, — отвечала супруга. — Ну, пойдем. Надо в гостиницу ехать. Ведь мы решили сутки пробыть в Берлине и посмотреть город.
Они двинулись к станционным дверям. В окна виднелся буфет и снующие кельнеры.
— Вокзалишко-то неважный, — говорил Николай Иванович, переступая порог станционного дома. — Я думал, что в Берлине-то уж пошикарнее вокзал. Будешь что-нибудь есть и пить на станции?
— Какое теперь питье и еда! Только бы скорей до постели. Поедем скорее в гостиницу. Вон гостиничный швейцар стоит, и у него на шапке «Хотель де Берлин» написано. Поедем с ним. Наверное, у них карета. Он нам и наш багаж выправит. Дай ему квитанцию.
— Надо ведь еще про саквояж и подушки справиться, которые мы в том, прежнем поезде оставили. Ведь уж телеграмму нашу они, наверное, получили.
— Завтра справимся, завтра. Какая теперь справка! Поедем скорей в гостиницу. Даже и насчет багажа можно завтра утром. Где теперь хлопотать! Завтра встанем и пошлем с квитанцией. Швейцар и насчет подушек, саквояжей справится. Марья Ивановна говорила, что в Берлине в гостиницах есть такие лакеи, которые говорят по-русски. Вот такому и объясним все основательно.
Николай Иванович подошел к гостиничному швейцару с надписью на шапке и крикнул:
— Хотель де Берлин! Номер? Есть номера?
Тот удивленно посмотрел на него и спросил:
— Was für ein Nummer fragen Sie, mein Herr?
— Комнату нам нужно… Циммер, — пояснила Глафира Семеновна.
Швейцар встрепенулся.
— Ein Logement wünschen Sie? Ein Zimmer? O ja, Madame, bitte… Haben Sie Koffer? Bagage?
— Багаж морген, морген. Шнель ин хотель. Вир волен шляфен…
— Bagage kann man bald kriegen. Geben Sie nur die Quittung.
